Воюй, студент! Воспоминания о первой чеченской (часть 2)

Уральская пехота

Командира 8-й роты, своего тезку, я знал еще до войны – выпускник Ташкентского ВОКУ, не дурак насчет выпить и подраться. Он отличался веселым нравом, разумной строгостью и справедливостью. Солдаты расшибались в лепешку, выполняя его команды: не страха ради, а исключительно из желания заслужить его похвалу и одобрение. В таких случаях, когда ротный был доволен кем-то, он изрекал: «Конкретно!» (то есть хорошо). Если же нет – то: «Ни о чем!» (то есть никуда не годится). Эти его «конкретно» и «ни о чем» постоянно носились в воздухе…

Дело свое он знал плотно и считался лучшим ротным в полку (сегодня он уже комбат). Я был немало обрадован, попав под его начало и застав его живым и в полном здравии. Он ничуть не изменился, только килограммов на 10 «постройнел».

Алексей поставил меня на 2-й взвод, который в Грозном потерял взводного (так что я одновременно стал «замком» и и.о. взводного). Кроме того, взвод потерял две БМП из трех и половину личного состава. Всего же рота потеряла около 30 солдат из 60 (четверо убиты, остальные – раненые и пропавшие), двоих офицеров (командира взвода и замполита) и двоих прапорщиков (старшину и техника). Замполита и прапорщиков прислали новых, взводного же заменил я. Кроме того, мне сразу пришлось сесть за штурвал единственной взводной бээмпэшки, так как взамен раненого механика на нее посадили молодого заторможенного солдатика.

Всего в роте осталось 6 машин из 10. Постепенно мы получили от ремроты еще две восстановленные бээмпэшки, а в мае – еще одну. Новой техники полк так и не увидел…

Из нашей команды добровольцев в 8-ю роту попали трое: я (Испанец), Юра (Клоп) и Дима (Терминатор).

Клоп – снайпер. Воевал в Афгане, участвовал в ошском конфликте. Свой позывной он получил за то, что ростом он чуть-чуть выше своей СВД. Вскоре он проявил себя в 3-м взводе как замечательный снайпер и разведчик, который благодаря своей мелкоте умел так хорошо маскироваться в любой обстановке, что найти его можно было, только наступив на него.

У Димы – Терминатора это уже четвертая война. Он – «наводчик ПК», он же – «номер расчета». ПК в его лапах выглядит игрушкой. Запасной цинк с лентой он обычно таскает с собой на горбу.

Юра погиб в Шали в июне, попав под гранатометный выстрел. Взрывной волной его выбросило из окна четвертого этажа. Дима остался мстить: они были друзья с детства и соседи по подъезду. Я же уехал в отпуск, а затем уволился из армии… И сегодня каждый день спрашиваю себя: правильно ли поступил?

Официальная беседа при вступлении в должность заняла минут пять: столько понадобилось, чтобы вписать нас в ШДК. Потом мы вспоминали общих знакомых: кто-то уволился, отказавшись воевать, кто-то здесь – воюет. Кто-то уже убит, ранен, в плену, пропал без вести…

Временами бойцы брались за гитару, в котелке на углях мирно грелся то кофе с коньяком, то чай с водкой. Для насквозь промокших и простуженных это вполне уместные напитки. Палатки, спальники, матрацы и прочее хозяйство повыбрасывали еще в Моздоке, грузя машины боеприпасами и избавляясь от всего лишнего.

… Солдат-срочник, по имени Раф, запел, глядя в огонь и притоптывая в такт дырявым кирзачом:

А не спеши ты нас хоронить,
Есть у нас еще здесь дела…

Солдаты наперебой рассказывали нам, только что прибывшим из России, о боях в Грозном. Им, кажется, не верилось, что Грозный уже взят, а они все еще живы.

… О том, как в один из домов, в подвале которого сидел пулеметный расчет – двое бойцов из 3-го взвода, угодила мина. Взводный полез их вытаскивать. Наткнулся в темноте на тело, потрогал: еще теплый, но дыхания не слышно. Хотел нащупать пульс на горле и обнаружил, что головы-то и нету. Нашел второго – первым делом проверил: голова на месте ли? Оказалось, на месте, и даже пульс прощупывается. Решил его вытаскивать. Вколол промедол и взялся за ноги… Ступни остались у него в руках – сами по себе.

Лицо взводного – лейтенанта Сергея Д., – когда он мне это рассказывает, совершенно спокойно. Он говорит обстоятельно и неторопливо, будто пересказывает содержание фильма. Видимо, рассудок человеческий отказывается всерьез воспринимать реальность происходящего. Эта реальность еще достанет его – спустя месяцы, когда он вернется домой.

… О том, как в том же, 3-м взводе подбили бээмпэшку. Из всего экипажа уцелел один только наводчик – младший сержант Н. Оглохший и одуревший от боя, он не стал покидать горящей машины. Удрал, лишь расстреляв весь боекомплект. Через минуту БМП рванула так, что слетела к чертям собачьим башня: то ли топливные баки «сыграли», то ли по ней долбанули вторично…

… О том, как брали Минутку и как духи во время штурма вывешивали на окнах пленных русских солдат…

… О том, как, посетив городской Зоологический музей, наша доблестная мотопехота украсила башни своих танков и БМП чучелами рысей, волков, шакалов и прочей живности и как за все это безобразное великолепие оскаленных звериных морд чеченцы присвоили полку звание «Бешеные псы» и «Зубы дракона» (известно из радиоперехватов).

Азарт подавляет страх

Практически каждую ночь, особенно под утро, мы отбивались. На рассвете, выставив наблюдателей, часа по четыре отсыпались. Затем я брал вещмешок с гранатами, колышками и струной для растяжек, одного бойца с собой и уходил в «зеленку» – развешивать гирлянды растяжек. Да не абы как, а со многими хитростями («прыгающая граната», растяжка с затяжной петлей, «картошка», то есть без растяжки, и т. п.). Попутно мы осматривали духовские следы и пытались разгадать их замыслы. Вся эта ночная возня все время казалась мне довольно бестолковой. Я так и не смог понять, зачем они к нам еженощно лезли: что, на нашей роте свет клином сошелся, что ли? Размышляя так, я определял, куда выставлять «секреты» (и выставлять ли), и отправлялся на блок 1-го взвода к ротному – получать ЦУ.

На минирование и на ночную работу я обычно брал с собой одного и того же бойца – того самого, который в первую ночь кинулся взрывать снайпера.
Вообще-то он был у меня наводчик на БМП, командир отделения; однако как наводчика его мог заменить практически каждый, а как сержант он еще не требовался: бойцов у меня было чуть более десятка. Иногда я брал с собой еще и другого солдата, спокойного, неразговорчивого малого двухметрового роста и медвежьего сложения. Он безропотно таскал вьюк «Шмелей» на горбу, когда мы отправлялись немного «пошуметь» в дачных домиках.

Пригодился опыт, полученный когда-то в саперной учебке, развернутой на базе выведенного из Афгана саперного полка. За четыре месяца в Чечне я развесил несколько сотен этих «игрушек». Свой первый блокпост в Алханчурской долине я оплел несколькими поясами растяжек. Каждый день я восполнял образовавшиеся за ночь бреши и добавлял новые растяжки. Мы проторчали здесь больше месяца, так что вскоре незаминированными остались только сами дороги да несколько проходов в «зеленке», оставленные для своих разведгрупп и «секретов».

Выносить «секреты» в «зеленку» стало нашей обычной практикой; держа с ними радиосвязь, блокпосты и ротный были в курсе происходящего в радиусе километра. Как правило, заметив группу и доложив о ней, «секрет» из 1–2 человек получает команду не стрелять и продолжать наблюдение.

«Секрет» в условиях такой сложной местности – полезнейшая вещь. Когда сидишь на своем блоке в глухой обороне, чувствуешь себя дурак дураком: наживкой, которую хочет проглотить хищник. В «секрете» роли меняются: он – дурак, а ты – охотник. Азарт подавляет страх.

Меня иногда спрашивают: как могло случиться, что вчерашний студент, человек самой мирной в мире специальности школьный учитель, – превратился в убийцу? Я же не знаю, что ответить, так как никогда не чувствовал себя убийцей, даже убивая. Ты хочешь выжить сам и помочь в этом своим товарищам, и ты лазаешь, как ирокез, по «зеленкам», ставишь кругом растяжки, ходишь в засады и «секреты», водишь БМП, долбишь из «Шмелей» и «Мух», проявляя качества не «ботаника», но бойца.

Известный ученый, профессор истории, мировая величина и один из отцов-основателей всей современной западной историографии, Марк Блок (он же активный боец и один из лидеров французского Сопротивления в годы гитлеровской оккупации) как-то сказал: «Есть профессиональные военные, которые никогда не станут настоящими воинами, и есть сугубо штатские люди – воины по призванию…» Нет ничего удивительного в том, что вчерашние «пиджаки» под влиянием «обиды за державу» превращаются в бойцов, а школьники становятся хорошими солдатами.

Конечно, я не профессионал. Все, что я делал, основывалось на голом энтузиазме и необходимости выжить. Чтобы научиться чему-то новому, обязательно желание учиться (в том числе и у своих подчиненных). Профессионалами не рождаются. Чтобы ходить в засады, нужна отчаянная наглость и вера в правоту своего дела, которое позволяет с охотой идти на смертельный риск, если это сулит возможности убивать врага. Чтобы вообще воевать, помимо каких-то внутренних человеческих качеств нужна лошадиная выносливость: за нее я благодарен многолетнему увлечению классической борьбой (школа СКА МВО). Также я благодарен Альберту Макашову, который в бытность мою срочником был у нас командующим и жестко следил за тем, чтобы солдаты прежде учились стрелять, а лишь после того – подметать улицы (хотя подметать тоже довелось изрядно).

Переоборудование позиции

20 февраля ночь прошла на удивление спокойно. Под утро бойцы засекли ночным биноклем телодвижения в «зеленке» – примерно в 200 метрах. Стрелять не стали – надоело. Лежим на крыше, наблюдаем. Один гость сидит в кустах, до растяжек не дошел, да, наверное, и не собирается. Примерно там же мною оставлен проход через минное поле. Возникла идея: оглушить чеченца неприцельным огнем из подствольников и под прикрытием этого огня попытаться взять бандита живьем.

Конечно, хороший чеченец – это мертвый чеченец. Но у пацанов загорелось обменять его на кого-нибудь из своих.

Трое бойцов начали забрасывать духа ВОГами, а я с напарником помчался по проходу. Через четыре залпа, как было условлено, огонь прекратился. Подобравшись вплотную, увидели окопчик и какие-то куски мяса с обрывками одежды. Это была отличная позиция – аккурат напротив нашего капонира для БМП. Залегли, ждем. Начало светать. Если тут еще кто-то и был, то, видимо, все удрали. С рассветом обнаружили в траве у бруствера неиспользованный РПГ-18 («Муху» старого образца).

Вернувшись с трофейным гранатометом, решили переставить БМП так, чтобы не торчали на виду, как учебные мишени. Одну упрятали под навес и забросали всяким мусором и хламом. Другую (приданную из 3-го взвода) загнали задом в какой-то сарай. При необходимости они могли быстро выкатиться на огневые рубежи – в капониры.

Пулеметы с крыш решили тоже снять. Один пулеметный расчет «закопали» под старым, заброшенным гусеничным трактором. Другой пулеметный расчет обосновался в старом бетонном колодце, пробив себе во все стороны бойницы, соорудив помост, чтобы стоять, и бросив сверху сорванную с петель воротину, чтобы не капало.

За недостатком струны для растяжек закрыли участок в «зеленке» колючей проволокой, расстеленной прямо по траве наподобие МЗП, навешав на нее гранат без колец и прикопав их в землю.

Редеют ряды газовщиков…

Много суеты у нас было из-за корректировщиков. КП полка один раз даже слегка обстреляли из минометов. Слегка – потому что один из «секретов» вовремя обнаружил корректировщика, который работал с крыши дачного домика, используя трассеры и ПБС. Одного «Шмеля» было достаточно, чтобы минометный обстрел прекратился. После этого ротный наш (да и другие тоже) регулярно отправлял группы на «свободную охоту» за корректировщиками.

В районе нашей роты работало пятеро корректировщиков. Утром они собирались в условном месте и уезжали на какой-то машине (судя по следам – БРДМ или ГАЗ-66 с бэтээровским протектором). При этом днем по нашей весьма безлюдной дороге все время разъезжали на ГАЗ-66 пятеро рослых, но безоружных чеченцев, делавших вид, что ремонтируют газопровод, и предъявлявших документы МЧС.

Однажды, после неудачной ночной попытки накрыть одного из корректировщиков, мы тормознули их днем, положили мордами в грязь, связали и решили уже кончить, как вдруг объявился замполит роты, который запретил их расстреливать и распорядился доставить их на КП полка.

Зашвырнув духов в десантное отделение БМП, я отвез их на КП. Полковник Б. распорядился отвезти их в фильтрационный лагерь: пусть там разбираются. В «фильтре» омоновцы заявили, что у них все переполнено и дел и так по горло: везите в ФСК.

В ФСК с меня сняли письменное объяснение и несказанно удивились: мол, если это корректировщики, чего же вы их сразу сами не расстреляли? Круг замкнулся.

Тут, откуда ни возьмись, нарисовался некий офицер, который убедил полковника безопасности, что знает этих людей как газовщиков, работающих по линии МЧС. Полковник пожал плечами и распорядился отпустить их на все четыре стороны. Чеченцам вернули их ГАЗ-66, и они укатили. К своему удивлению, потом я прочитал в «Солдате удачи» об этом эпизоде в изложении упомянутого офицера – автора Андрея Майами. Он весьма лестно назвал нас, простых пехотинцев, «спецназовцами», а корректировщиков – «газовщиками». (см. об этом: Оппозиция. «Третья сторона» в чеченском конфликте – глазами человека, готовившего ее к бою).

В свое оправдание хочу сказать, что после описанного ночного полета «Шмеля» дневных газовщиков стало четверо. Вскоре по наводке местного жителя мы сожгли еще двоих. Дневных газовщиков осталось двое, причем они пересели на ЗИЛ-131. Они беспрепятственно ездили мимо блокпостов, предъявляя безупречные документы, останавливались, где им вздумается, для «ремонта» трубы и внимательно разглядывали наши позиции. К смерти эти ребята, кажется, относились философски. Впрочем, работать вблизи блокпостов 8-й роты они перестали.

http://wpristav.com/publ/istorija/vojuj_student_vospominanija_o_pervoj_chechenskoj_chast_2/4-1-0-1195