Русский капитан. Должок (часть 2)

…Под Гудермесом отряд застрял почти на месяц. Связи с группировкой, в которой воевал полк Эрика, не было. Что бы добраться до неё, надо было сначала вернуться в Грозный, потом двигать в сторону Аргуна и по ущелью пробираться в расположение танкового полка. На согласование и утряску всех вопросов по возвращению «семьдесят двойки» ушло почти две недели.
В штабе группировки никак не могли взять в толк, откуда у «вэвэшного» отряда спецназа очутился армейский танк поддержки и как его «советам» возвратить.
Судя по всему, штабные не очень горели желанием отчитываться перед армейцами за судьбу ещё трех танков, которые были потеряны в Грозном и уже давно забыты…
Наконец, пришла команда: с ближайшей колонной отправить танк на Ханкалу! И здесь вновь вмешался его величество случай. Прямо на выезде из лагеря колонна попала под обстрел гранатомётчиков. Один из «чечей» засадил гранату в трансмиссию эриковой «семьдесят двойки». Танк выдержал попадание, остался на ходу, но упали обороты двигателя, поползла температура. Пришлось вернуться. На ремонт ушло ещё две недели. И когда, наконец, «Эльф» был уже вновь готов к отъезду, по телевизору в программе «Время» показали, как из Грозного уходят домой эшелоны эрикова полка. Диктор торжественно объявил, что последняя колонна э— нского полка покинула Чечню…
Надо отдать должное Эрику, он стоически перенёс это удар.
— Интересно, как меня списали? — хмуро пробормотал он. — Как без вести пропавшего или героически погибшего?
— Как украденного инопланетянами. — хмыкнул начштаба…
Так у отряда появился свой танк.
…Собственно говоря, решение было принято простое. Возвращаться «в никуда» Эрик не хотел, и потому сошлись на том, что «семьдесят двойка» Эрика действует с отрядом до тех пор, пока он не вернется на базу в Ханкалу. Там Эрик переезжает к «советам» для дальнейшего определения судьбы.
Но неделя шла за неделей, а отряд все так же «тралил» горную «Ичкерию».
…За эти месяцы отряд устал. Устали люди, устала техника, даже оружие и то устало. Когда-то новенькие, «с нуля», бэтээры теперь напоминают больных стариков, когда сопя и кашляя, как астматики, они на пределе изношенных своих движков еле карабкаются в горы. Рябые, с выгоревшей от бесконечной стрельбы краской, стволы пулеметов. Помятые, облупившиеся, в рыжей ржавчине борта. Штопанные— перештопанные камуфляжи, измочаленные, драные, латанные палатки. Не воинская часть — табор!
Но что вы хотите? За спиной полтора года войны! Четыре последних месяца мы в горах безвылазно. Сотни километров дорог. Десятки кишлаков. Потери. Бои.
Люди на полнейшем запределе измотанности, усталости.
И всё же мы отряд!
Это странный русский менталитет, когда никто не жалуется, не клянёт судьбу, а, вернувшись с гор ночью и, тут же получив новую задачу, народ безропотно начинает готовиться к рейду. Всю ночь механы будут возиться с техникой. Заправляют, чинят свои измотанные, выходившие весь мыслимый ресурс бэтээры. В группах бойцы будут набивают патронами ленты и магазины, заряжают аккумуляторы радиостанций, латают ползущие от ветхости ветровки и штаны. И лишь под утро забудутся на пару часов во сне. Чёрном, глубоком, без снов.
А потом, проглотив наскоро каши с рыбными консервами — тушёнка давно закончилась, как закончились хлеб и масло, — с какой-то обречённой лихостью, рассядуться по броне и — вперед!: «Мы выходим на рассвете…»
«Семьдесят двойка» Эрика наш главный калибр.
На зачистках танк обычно ставят где— нибудь на горке, что бы его было хорошо видно из поселка. Периодически Эрик прогревает движок, медленно поворачивает башню, поводит стволом, словно огромным хоботом вынюхивает что-то внизу. И вид этой громадины завораживает «чечей». Ни разу за все эти месяцы они не решились на зачистке обстрелять нас, устроить в ауле засаду.
Но, конечно, больше всего он помогает в боях. У Эрика просто какое-то звериное чутьё на опасность. Помню под Белгатоем, когда мы колонной подходили к какой-то разрушенной ферме, Эрик вдруг развернул башню и всадил снаряд прямо в руины. Ахнул разрыв. В воздух полетели какие-то ошмётки, камни, бревна и тот час из глубины руин на встречу колонне ударили пулемёты, забегали «чечи». Но расстояние было слишком большим для засады и мы просто «вынесли» боевиков.
Потом, бродя среди руин, собирая оружие и документы убитых «чечей», мы вышли к воронке от эриковского снаряда. На её краю в крови валялись изуродованные трупы боевиков, и здесь же стояла почти неповреждённая установка ПТУРа, и на старом одеяле — три ракеты к нему. Пройди мы вперед ещё пятьсот метров, и сколько бы из нас уехали домой в «цинках» можно только гадать.
…Ведено по — чеченски — «плоское место». Плоскогорье. Когда-то здесь был последний оплот Шамиля. После взятия русскими аула Ведено, Шамиль отошел в горы, где в кишлаке Гуниб и был пленен. Сегодня все повторяется с точностью до наоборот. Сначала мы взяли Гуниб — теперь вот Ведено…
Но здесь, в предгорьях Ведено, война замерла.
В Ведено, воевать нам не дают. Как только армия дошла до этих мест, так с гор сразу потянулись парламентёры.
Ходоки— посланцы с окрестных аулов, лукаво клянутся в миролюбии и верности. Лезут обниматься, прижимаясь по традиции небритыми скулами к нашим скулам. Ценят «Чечи» эту «древнюю Ичкерию».
— О чём разговор, камандыр? Ми всэ совэтскые луди. Мирныэ крэстянэ. Здэс нэт боэвыков. Хлэбом клянус! Прыходыли чужиэ, но мы их выгналы. Рабов? Нэт ни какых рабов. Грэх это, аллах запрэщает… Прыходытэ, всё проверятэ, ми открыты. Только нэ бэзобразнычайтэ. Грэх бэдных обижат. Ми самы всэ дадым, что попроситэ…
…Они готовые подписать что угодно, хоть договор с Иблисом — мусульманским дьяволом, лишь бы выжать, выдавить отсюда армию. Не дать ей сделать здесь ни одного выстрела.
Это там, в долине, в чужих кишлаках они легко и безжалостно подставляли чужие дома под русские снаряды и бомбы. Это долинным чеченцам пришлось познать на себе весь ужас этой войны: руины разрушенных кишлаков, пепелища родных домов, смерть и страх. Здесь же «горные» «Чечи» поджали когти перед русской военной мощью, замерли. Это их гнездо, это их вотчина. Её они хотят сохранить любой ценой.
И группировка поневоле втягивается в эту игру. Привыкшая воевать, стирать с лица земли опорные пункты врага, ломать огнем и железом сопротивление, она сейчас неуклюже и недовольно занимается «миротворчеством» — переговорами с «бородачами», с какими-то юркими «администраторами», «делегатами», «послами», у которых как на подбор «пришита» к губам улыбка, а глаза блудливо шарят по округе, не то подсчитывая технику, не то просто прячась от наших глаз.
И командующий, и «послы» отлично понимают всю лживость и неискренность подписанных бумажек и данных обещаний, потому переговоры идут ни шатко, ни валко. Как-то по инерции, лениво и безразлично.
Армейский же «народ» — солдаты, взводные, ротные — мрачно матерятся в адрес «переговорщиков».
— Смести тут все к ебеной матери! Выжечь это змеиное гнездо и забросать минами, чтобы еще лет пять они боялись сюда вернуться. Вот дедушка Сталин мудрый был. Знал, как с ними обращаться. Без бомбежек и жертв. Гуманист! Не то что Ельцин.
— …Хрена ли дадут переговоры! У них здесь логово. Мы уйдем — они опять сюда все стащат. И оружие, и технику. Базы развернут. Рабов нахватают по России. Сжечь бы здесь все дотла!
Зачистки проходят муторно и бессмысленно. За пару дней до «зачистки» приходят послы. С ними долго договариваются о времени и порядке проверки. Потом, наконец, настает наш черед.
В селах нас нахально встречают бритые наголо бородачи, в глазах, у которых застыла волчья тоска по чужой крови. Они не таясь ходят, поплевывая сквозь зубы вслед бэтээрам. У всех новенькие российские паспорта, справки беженцев. Придраться не к чему. Они нынче «мирные», с ними подписан «договор». Но уйдет группировка, и вслед за ней уйдут в долину эти. Уйдут убивать, грабить, мстить. Но сейчас тронуть их «не моги» — миротворчество. Ельцин не велит. Его бы самого сюда — под пули!
Понятно, что при таких досмотрах мы ничего не находим. Ни оружия, ни боеприпасов, ни сладов, ни рабов. Всё вывезено в горы, всё спрятано, всё угнано и ждёт нашего ухода.
Собственное бессилие угнетает…

http://wpristav.com/publ/istorija/russkij_kapitan_dolzhok_chast_6/4-1-0-1441