Курт. Кровь наших отцов (часть 7)

Возвращение в бессознание 

  Сознание Лехи то тухло, тог вспыхивало вновь, лицо доктора, державшего банку капельницы, то проявлялось четко и явно, то уходило куда-то, мутнело, отодвигаясь назад. Он уже не чувствовал боль, не слышал разговоры, он как-будто выходил из себя. Ему становилось то необыкновенно легко и хорошо, то боль с новой силой накатывала на него, выматывая, выкручивая все внутри … 
  Он смотрел на склонившихся над ним друзей и улыбался, они были рядом, здесь, с ним вместе, он чувствовал их тепло, заботу, свет зажигалки вспыхивал ярким светом, застилая все вокруг, перенося его далеко домой, к своей любимой Солнцевой, к морю, к ее улыбке, к ее теплым рукам. Теряя сознание, за спиной Сереги он увидел Катю в легком летнем платье, он попытался закричать, показать парням, чтоб они одели ее, ведь холодно, жутко холодно!!… 
  — Боже мой, пацаны!!! Оденьте же ее! — но только смог поднять руку, указывая на нее. Она смотрела на Леху, улыбаясь всем своим конопатым личиком, привстав на носочки, выглядывая из-за грязных бушлатов дока и Шуфа. Ручеек слез тек по ее щекам и падал на грязный снег, растапливая его… Леха отключился и поплыл наверх, наблюдая себя сверху, ему было очень легко и спокойно, он видел парней, делающих ему искусственное дыхание, Галеева, добивающего с остервенением последний короб с лентой, Деда, набивающего магазин, и небо, такое голубое и красивое, такое свежее и свободное, какое бывает только дома, и море, свое Балтийское, голубое, нежное и бескрайнее. Он увидел Катюху, схватил за ее маленькую ручку, обнял, прижал к себе, закрыл глаза и провалился в счастье, такое свое, такое близкое. Они кружились, держась за руки, то в парке обсыпаемые желтыми яркими листиками, то на желтом горячем песке пляжа, догоняя друг друга. Он был счастлив, он был с ней, он чувствовал то, что называют химией в груди, он видел ее голубые глаза, ее белоснежную улыбку и то, ради чего мы живем на этом свете, ради мгновений чувства под таким иногда банальным названием любовь. И все было настолько реально и ощущаемо, тепло ее рук, биение их сердец и даже запах цветущих лип старинного немецкого парка. И он опять полетел, полетел над морем, над белоснежными ветряками на берегу, над своим любимым городом, над черепичными крышами, над бескрайней гладью моря, ощущая флюиды своей любимой, ощущая ее дыхание, ощущая ее нежную почти детскую любовь….. 

  " Ольштын " 

  — Представляете, девочки? Иду вчера со столовой, а ко мне этот, со второго курса, подваливает, и говорит Ира, давай встретимся! 
  — Ну а ты что? 
  — Ну конечно же я его отшила, — я ему говорю, нет, не получится, я на этой неделе занята. 
   Сидя на стуле перед зеркалом и подводя карандашом брови, игриво вела с подружками диалог Тюрина. Именно в эту пятницу закадычные подружки Солнцева, Тюрина и Танька Белова решили посетить дискотеку ОЛЬШТЫН что на Ленинском, дабы отпраздновать начало сессии, ну заодно немного отдохнуть после трудной учебной недели. Собравшись в комнате у Катюхи и обсудив последние институтские сплетни, они начали приводить себя в порядок, наглаживая яркие кофточки и юбки, накладывая макияж, собрав перед этим в одну большую кучу все свои наличные для этого тюбики и баночки. 
  — Ну и зря, Ирэн! Такой симпатичный мальчик! — сказала Белова, разглаживая раскаленным утюгом складки на выстиранной добела кофточке. 
  — Кто? Он? Худющий как селедка. Я таких не люблю. Пацан должен быть УХ! 
   С этими словами она повернулась к девочкам и, сморщив лицо, изобразила руками культуриста. Повернувшись назад и положив карандаш на тумбочку, взяв маленькую черную пудреницу, открыла ее и начала любоваться своим отражением в маленьком зеркальце. 
  — А мне девочки высокие нравятся. Сильные, — прекратив на мгновение гладить и задумчиво посмотрев на потолок, сказала Белова. 
  — Ага. Как физрук что ли? — подмигнув Солнцевой, игриво перебила ее Тюрина. С этими словами все засмеялись, вспомнив высоченного преподавателя по физической подготовке капитана Алдонина, постоянно красневшего при виде белокурой Беловой. 
  -Да ну вас. Кто бы говорил, Ирина Станиславовна, — слегка обидевшись, выпалила Таня. Сама-то глазки майору с ТСП строишь. 
  — Ну строю, ну и что? Он ничего еще даже. 
  — Катюха, а тебе какие нравятся? — вешая поглаженную кофточку на плечики, спросила Белова. 
  Все это время Солнцева сидела на диване, потягивая из кружки чай и уставившись в маленький телевизор, смотрела сериал. 
  — А мне Лешка нравится! — не отрываясь от чая и сериала, ответила она. 
  — Везет же Солнцевой! У нее любовь, а у нас, Танюха!? — расстроенным голосом, протягивая слова, сказала Тюрина. 
  — Ой! Тюрина, успокойся! Любовь ей подавай! Вот сегодня в Ольштыне найдешь ее. 
  — Найдет, найдет! — оживилась Солнцева, делая погромче звук телевизора. 
  — Девочки, давайте новости посмотрим, может про наших чего скажут? 
  — Солнцева, не будь параноиком. Ты каждый выпуск новостей смотришь. Как мой папа стала. Тот тоже постоянно в этот ящик уставится и давай нервничать: "Дерьмократы! Какую страну развалили!" Все там у Лехи нормуль, — присаживаясь на спинку дивана, припудривая нос и краем глаза посматривая в сторону телевизора, сказала Ира. 
  Рассевшись на диване подружки стали внимательно вслушиваться в информационный поток, лившийся из телевизора. Ельцин, выборы, Хасбулатов и конечно же панда в токийском зоопарке, родившая вчера то ли тройню, то ли двойню. 
  — Ну я же говорю, все нормально, — протянув руку в сторону телевизора и продолжая рассматривать себя в зеркало пудреницы, сказала Тюрина. Следующие слова диктора заставили ее прекратить свое занятие и внимательно вслушаться в сказанное. 
  "А теперь по ситуации на Северном Кавказе. Бандформирования численностью до полутора тысяч человек продолжают блокировать в городе Гудермес здание комендатуры и вокзала. Идут затяжные кровопролитные бои в городе." 
  С каждым словом диктора настроение Солнцевой падало, катилось вниз. Она с жадностью всматривалась в кадры документальной хроники с далекого Кавказа, горящего Гудермеса и комендатуры. Рассматривая каждое новое усталое, обгорелое войной лицо из репортажа военных корреспондентов, она искала свои, любимые и такие дорогие ей сердцу глаза и улыбку Лешки. 
  "Ситуация в городе трудная, но мы ее контролируем. До настоящего времени помощь к осажденным не пробилась, но она идет, и завтрашнему дню город будет полностью освобожден. Это я вам обещаю", — докладывал ситуацию в городе седовласый генерал-лейтенант Голубец, отвечая на вопросы молодой журналистки в красной куртке. 
  — А какие подразделения сейчас ведут бои в комендатуре Гудермеса? — наседала на него журналистка. 
  — В настоящее время бои ведут сводные отряды ОМОНов и СОБРов из Вологды, Тюмени, Калининграда и других городов России, — спокойно, без суеты, докладывал генерал. 
   Услышав это, Солнцева ахнула и, закрыв ладонью рот, застыла в ужасе, не зная, что вымолвить и что же ей дальше делать. 
  — Ахренеть! Катюх, ты это, не реви только, — обняв подружку, с испугом сказала Тюрина. 
  — Не буду, Ириш! Не буду, мне нельзя. Он сильный, с ним ничего не случится. Опустив голову и теребя край платья, почти шепотом вымолвила Солнцева. 
  — Ну конечно, Катюх. Все будет о кей! Точно! — с напыщенной радостью почти выкрикнула Белова. 
  — Ну что, на дискач идем? — обведя подружек взглядом и улыбаясь во весь рот, она встала в ожидании ясного для нее ответа. 
  — Ну наверно? Катя, ты с нами? — спросила Тюрина, вглядываясь в опущенную голову Кати и почти срывающиеся на плач глаза. 
  — Можно я не пойду, девочки, — прошептала Катя. 
  — Ну как это, не пойдешь? Мы три недели, Кать, планировали. Ну, это же не повод чтобы умирать здесь? 
  — А если он умирает? — выпалила она и пристально прилипла взглядом к глазам Иры. Томительное молчание повисло в комнате, и только тихое бормотание диктора про погоду в Испании нарушала его. 
  — А если ему сейчас плохо? Мы же не можем быть суками? Неправда, Ира? Мне не может быть хорошо, когда Лехе плохо, — спокойно с сталью в голосе спросила Солнцева, пристально всматриваясь в подружку, пытаясь понять ее реакцию. 
  — Делай, что хочешь, подружка, тебе виднее. Пошли, Танюха. Оторвемся по полной! — уже веселее, с игривыми нотками в голосе, пригласила Белову Тюрина. 
  Обмотавшись шарфами, обе выпорхнули из общежития, и, заскользив по накатанному снегу на тротуаре, заспешили на остановку трамвая. Солнцева долго еще стояла у окна, провожая их взглядом и думая о чем-то далеком и личном, зябко кутаясь в подаренную мамой шаль. 

  Валов 

  Группа Краснодарского СОБРа в белых маскхалатах уже третий час пробивалась к комендатуре, высадившись с вертолета, доставившего их на гору к северу от Гудермеса. Чудом, без потерь, преодолев минное поле и выйдя к центру города, они оказались у одинокого придорожного рынка, занятого боевиками и используемого ими как некий контрольно-пропускной пункт. Прячась в тени опустевших торговых рядов, бойцы как летучие мыши передвигались от одного прилавка к другому, прикрывая друг друга по всем правилам военной науки. Полковник милиции Валов руководил группой, и хоть был он из Екатеринбургского СОБРа, для краснодарцев был своим человеком с непререкаемым для них авторитетом и командирской волей. 
  Собравшись у предпоследнего прилавка, заваленного кучей пустых коробок из-под сигарет БОНД, собровцы наблюдали за группой боевиков, гревшихся у костра, сидя на стульях и мирно беседовавших о чем-то на нерусском языке. 
  — Арабы! — сплюнув в снег, сказал Валов, не прекращая наблюдения за моджахедами. 
  — Как пробиваться будем, Григорич? — спросил его один из офицеров, также пристально наблюдая за противником и озвучивая витавший у всех в воздухе вопрос. 
  В том месте, где горел костер и грелись люди с гранатометными выстрелами за спиной, дорога от рынка сужалась, подпертая двумя многоэтажками, и перейти ее незамеченными в этом месте было практически невозможно. 
  — Не знаю парни, сейчас решим,- шепотом разрядил напряжение Валов. 
  — "КАШТАНА" не потеряли там? 
  — Да нет, вон он за коробками прячется, — сказал боец, показывая на сидящего на корточках и внимательно всматривающегося в темноту офицера в зеленой афганке. 
  — Вот чудак! На вокзал ему нужно видите ли. К Омарам…, — пожимая плечами, продолжая наблюдать за костром, сказал Валов. 
  — Значит так! В бой вступаем в крайнем случае, если нас заметят, нам точно хана! Дорогу переходим здесь, авось, за своих примут, они тоже в маскхалатах. Если что, крошим их всех и бегом к тому зданию без крыши. Всем понятно? 
  — Понятно, — ответило несколько тихих голосов из темноты. 
  Переглянувшись и перекрестившись напоследок, вся группа встала во весь рост, нагло вышла на дорогу и несмотря на горевший всего в полусотне шагов костер и сидевших за ним боевиков энергично стала переходить дорогу. 
  Арабы, услышав шорох за спинами, нервно вскочили и, направив в сторону краснодарцев стволы, щелкнув предохранителями, начали всматриваться в темноту и силуэты переходящих дорогу людей. 
  — Эй! — окликнул их рослый араб с густой бородой, замотанный в арафатку, — Ас коджаи? — задал он вопрос на фарси и прицелился в оказавшегося на дороге подполковника Блинова в зеленой армейской "Афганке". 
  На секунду было замешкавшись, Блинов , в эфире "КАШТАН", поднял правую руку в приветствии и как ни в чем не бывало, ответил: 
  — Салам уалейкум. Ист гахе гект Ар! 
  Чуть было не открыв стрельбу и свое местоположение, группа Валова нервно держала на прицеле всех боевиков у костра, готовая в любую секунду открыть огонь на поражение. 
  — Мамну, — ответил араб и, махнув рукой, повернулся к костру и продолжил вести беседу с опустившими автоматы моджахедами. 
  Перебежав дорогу и собравшись за стеной какого-то разрушенного прямым попаданием снаряда дома, Валов, подсев к тяжело дышащему Блинову, с удивлением спросил. 
  — Серега, что там было? Ты о чем с ним говорил? Ты по ихнему знаешь? 
  Блинов, сидя на земле и вцепившись в цевье автомата, тихо дрожал и, сглатывая густую слюну, шепотом ответил: 
  — Да так. Справился, как поживает его мама? 
  — Бля, я серьезно? — недовольно нахмурился Валов. 
  — Он спросил, откуда мы. Я ответил, с жд вокзала, — стуча зубами от перенапряжения ответил Блинов. 
  — Ну, а он? — Продолжал дальше допытываться кто-то из группы. 
  — Он сказал, что туда лучше не ходить, — закончил рассказ подполковник. 
  — Бояться, суки. Значит, вокзал еще держится, — процедил сквозь зубы Валов. 
  — А откуда ты арабский-то знаешь? 
  — Да не знаю я его. В Ханкале разговорник у связистов почитал вчера, — отчитался Блинов. 
  — Ладно. Посидели и хватит. Значит так, через два квартала комендатура, я сейчас попытаюсь связаться с Серегой Голубевым из Вологодского ОМОНа, чтобы нас запустили. Вытащив радиостанцию, и настроив нужный канал, Валов вышел в эфир. 
  — "Голубь — Валу". "Голубь — Валу". Как слышишь меня, Голубь? — несколько раз запросил он комендатуру. Через несколько минут в эфире послышался недоверчивый голос Сергея Голубева. 
  — Голубь на связи. 
  — Голубь, это- Вал. Поставь чайку для гостей. Как понял меня. 
  Динамик станции на какое-то время замолчал, вероятно переваривая непонятную для обороняющихся информацию. 
  — Голубь, не понял, чаем напоишь? — переспросил Валов. 
  — Напою, Вал. Ждем вас, — ответил собеседник на том конце радиоволны. 
  — Конец связи, Голубь, — выключив рацию и указав направление дальнейшего движения, группа, рассредоточившись, поскользила дальше вдоль стен домов и остатков когда-то деревьев. 
  Добежав до угла здания, из-за которого открывался вид на погрызанную со всех сторон комендатуру и черные ящики сгоревшей техники, командир еще раз собрал всю группу для последних, перед заходом в здание, распоряжений. 
  — Котельников и Понамарев, забор комендатуры видите? — спросил он, показывая в свете вспыхнувшей осветительной ракеты кусок разбитого перед комендатурой забора. 
  — Да, Григорьич. 
  — Вы пойдете первыми, закрепитесь там и прикроете нас. Накапливаемся там. Когда наши дадут коридор, одним рывком заходим к комендатуру. Надеюсь всем понятно?! Сейчас выйду на Голубя, запрошу коридор. 
  Опять вынув из кармана радиостанцию, Валов снова вышел в эфир, наблюдая за молчавшим черным зданием. 
  — Голубь — Валу. Голубь — Валу. Прием. 
  — Голубь на связи. С кем говорю, — проснулся голос с той стороны. 
  — Это Вал, Голубь, — повторил полковник. 
  — Не знаю никаких Валов, — не верил Голубев. 
  — Голубь, это Вал с Урала. У тебя крыша поехала что-ли? — нервно прошипел Валов. 
  — У меня много друзей с Урала, — невозмутимо ответил недоверчивый голос из станции. 
  — Хрен с тобой, Серега. Мы сейчас придем к тебе чай пить. Встречай. 
  — Чай еще не готов. Подождите. 
  Не услышав последних слов, Валов опустил тангенту станции и дал команду Котельникову и Понамареву броском занять позицию у кирпичного забора. 
  Добравшись до забора и как это позволяла местность рассредоточившись, командир группы, не желая получить пулю от своих же, еще раз попытался выйти на такую близкую уже комендатуру. 
  — Голубь — Валу. Прием. 
  — Голубь на связи, — оживился эфир. 
  — Слышишь голубь, ты с кем в Ебурге в баню у Наташки ходил? 
  — Не знаю я никаких Наташек. Мало ли куда я ходил, — продолжала не верить комендатура. 
  Крепко выругавшись и ударив кулаком об стену, Валов стал в голове перебирать различные варианты разрешения сложившейся ситуации. 
  — Григорьевич, слушай, пусть свяжутся с Ханкалой, спросят как зовут "Каштана", — с улыбкой на лице сказал подползший Блинов. На мгновение задержав на его лице взгляд, Валов в очередной раз поднял к губам радиостанцию. 
  — Голубь — Валу, прием. 
  — На связи. 
  — Дорогой, свяжись с Ханкалой, запроси как зовут "Каштана". Должны ответить Сергей, он со мной. Как понял меня? — устало передал полковник. 
  — Командир, время. Засекут нас, — с тревогой спросил подползший к Валову лейтенант Котельников. 
  — Без тебя, лейтенант, знаю. Лучше посмотри, видишь кучку дохляков у канавы, если меня глаза не подводят у них там "Горюнов" стоит? Сгоняй, приволоки его, если живой. 
  Котельников, уточнив направление движения в свете догорающей осветительной ракеты, ползком прополз метров тридцать до придорожной канавы и, перекатившись в нее, оказался в компании двух синих замерзших трупов. Два молодых боевика, окоченев уже как пару дней, лежали в обнимку с новеньким пулеметом Горюнова. Так и не успев выпустить ни одного патрона, оба получили по пуле в голову, отправившись на небеса в неуютный, морозный декабрьский денек. С трудом оторвав от скрюченных пальцев трупа коробку с лентой и схватив пулемет за ручку, Котельников поволок его к стене. 
  Слишком долго, слишком много времени прошло с тех пор, как группа заняла оборону в сорока метрах от комендатуры в ожидании команды на заход. Заметив движение, боевики выпустили одновременно несколько осветительных ракет, осветив прижавшихся к забору собровцев. И мгновенно зимняя ночь как будто взорвалась миллионами светлячков, летящих со всех сторон в одном направлении. Разбитые дома, набитые боевиками, просыпались один за другим и с остервенением поливали свинцом небольшой пятачок земли, где, вжавшись в снег, отстреливались с таким трудом дошедшие до пункта назначения парни. 
  — Голубь — Валу. Парни, мы заходим, прикройте нас! Мы не можем ждать! Что вы там чешетесь, МАТЬ ВАШУ! — уже заорал Валов в радиостанцию. 
  — Леня, заходите! Это Голубь! Справа от вас будет пролом в стене. Мы вас прикроем, там вас ждут. 
  Валов, окончательно вырубив станцию и заряжая трофейный пулемет, скомандовал: 
  — Слушай мою команду. Прямо, тридцать метров вдоль забора, пролом в стене здания. Нас там уже ждут. Бегом марш! — развернув пулемет и подняв прицельную планку, он начал бить короткими очередями по замеченным на балконе вспышкам стреляющего оружия. 
  — Жрите, суки! Твари проклятые! — орал полковник, дожигая ленту бронебойных патронов, постоянно оборачиваясь и контролируя отход группы. 
  — Командир, пошли! Мы крайние, — перекрикивая надрывное гавканье пулемета и выпуская из подствольника последнюю гранату, сказал Котельников. 
  — Лейтенант, ты что, приказ не слышал? Бегом в комендатуру, я прикрою. 
  На мгновение, задержав на полковнике взгляд, лейтенант начал отходить к пролому в стене. Добив последние патроны и подхватив лежавший рядом автомат, Валов посмотрел в сторону отходящего Котельникова и, встав из-за щитка пулемета, получил сильнейший удар, сбивший его с ног. Огненные трассы вошли в грудь, опалив сердце и душу Валова, потухнув, вышли наружу. 
  Упав на землю, Леонид Григорьевич успел последний раз посмотреть в сторону спасительных стен и, улыбнувшись, погас как свеча, по инерции источая тепло уже мертвого тела. 
   Котельников и Понамарев, схватив тело Валова за кисти рук, потащили в сторону проема в стене, пригибаясь от шлепавших по земле и кирпичной кладке пуль. 
  Ввалившись в здание и уложив полковника на пол, они начали судорожно искать в нем признаки жизни. Вырванные пулями из куртки куски белого, обгорелого по краям ватина медленно впитывали в себя кровь и дымились, становясь темно красного цвета. Пощупав на шее пульс, доктор, молча закрыл ему глаза и, скрестив его руки на груди, глубоко вздохнул и о чем-то задумался, продолжая на корточках сидеть у тела. Котельников и Понамарев, подняв Валова с пола, переложили его на принесенные кем-то носилки и, сняв шапки, накрыли его куском брезента. 
  Вбежавший в комнату Голубев упал перед носилками на колени и, бросив на пол автомат, медленно откинул край брезента с лица мертвого Григорьевича. Молча посмотрев на убитого друга, он дико завыл, опустив голову и упершись руками в пол. Стоявшие вокруг бойцы, молча сняли с себя сферы и шапки и, опустив головы, играли желваками на давно небритых лицах. 

http://wpristav.com/publ/istorija/kurt_krov_nashikh_otcov_chast_6/4-1-0-1215