Горнокопытные слегка бронированные. «Зуб Дракона». Глава двадцать вторая. Караван.

Вечером Бендер с кем-то ещё подался вниз. В полк. Чтобы завтра привести караван. Мы уже усвоили, что здесь Афганистан, и здесь не следует ходить поодиночке. 

Поскольку Олег ушёл, то на Второй точке всю ночь предстояло дежурить мне и Андрюхе Шабанову. Смены не будет. Потому что, сменять некому. 
И вот вечером, пока не навалилась темнота и холод, Андрюха притопал к моей башенке. Я сидел на цинке. Одной рукой держал за рукоятку пулемёт, снятый с предохранителя и с патроном в патроннике. Второй рукой скрюченными пальцами гонял егозивших под обмундированием насекомых.
Как они задрали! Это что-то невозможное. Если бы до армии мне кто-нибудь сказал, что у меня будут вши, то я полез бы драться из-за оскорбления. А сейчас, они у меня, не просто, есть. Их – полно! Они у всех. Они повсюду. Откуда они берутся?! Падлы такие…
— Слышь, Димыч. – У меня за спиной остановился Андрюха Шабанов. Закутанный в плащ-палатку и с автоматом поперёк груди. – Серёга Губин тебе друг был?
— Нет. Он был мне брат.
— Я думаю, что с ним всё нормально будет. Он разговаривал, когда его понесли. Значит, всё нормально будет.
— Мне ноги его не понравились. Он не шевелил ими. Первый шприц-тюбик я всадил ему в ногу. Он не дёрнулся. Ты видел, какая там игла в толщину? – Я оторвался от пулемёта и повернулся на Шабанова. — А он даже не дёрнулся, как будто не почувствовал. 
Андрюха стоял, закутанный в плащ-палатку.
— Мне показалось, что он не чувствовал ног. Я боюсь, что ему позвоночник
задело.
— Всё нормально будет. – Андрюха говорил тихо и спокойно. – У нас медицина знаешь какая? Поставят Серёгу на ноги. А в это время я пока побуду твоим братом.
— Спасибо, Андрюха.
— А потом мы выйдем на дембель, вернёмся на Родину. Каждый родим по сыну и назовём Серёгой. Олег тоже сказал, что сына назовёт Серёгой.
— Спасибо, брат.
— Так, ребята, всё! Начинает темнеть. Разошлись по постам. – Из СПСа вылез Ефремов. – Давайте, смотрите в оба. А я пойду по постам пройдусь. И не застрелите меня, когда буду возвращаться.
Ночь прошла, как обычно, на стрёме. В жутком холоде и в темноте. То Хайретдинов, то Ефремов, периодически обходили посты. Мы в темноте окликали друг-друга. Ефремов снова отвечал, что он, якобы, «лейтенант Барабанов». В общем, всё – как всегда. Но без происшествий.
На утро солнце полезло из-за хребта на небосвод. И мы с Андрюхой сошлись, залезли в большой СПС, в котором Мазык с Бендером установили табличку «Iдальня». Это мы построили себе, типа, столовую. И эти два балбеса вытащили из цинка с гранатами для АГСа красивую жёлтую пропарафиненную дощечку. И написали на ней красивыми буквами благозвучное слово. И вот мы с Андрюхой сидим, щуримся на золотистое солнце и ждём, когда же оно начнёт нас согревать. Смены не будет. Менять нас некому.
Где-то, почти сразу после завтрака, рация сообщила, что к нам вышел из Рухи караван. Хайретдинов загнал меня немного поспать на пыльном матрасе, чтобы я проспался и пошёл встретить караван. Я с толстым удовольствием залёг, чтобы проспаться. Потом меня разбудили, накормили горячим обедом и, через пару часов, где-то часам к пятнадцати, отправили встречать наших. Караван поднимался быстро. Ясно было, что они придут засветло. И я потопал им навстречу с ручным пулемётом наперевес.
Когда я встретился с нашими пацанами из каравана, то они уже пошли на последний подъём к хребту. Примерно там, где я оставлял свой вещмешок. Метров 50-70 от хребта. Там самое крутое место на всём подъёме. Но, зато, уже вот-вот все мучения закончатся, и тропа пойдёт по хребту между скал. И вот на этом подъёме я встретил наших. Основу каравана составляли какие-то дембеля из восьмой роты. И была пара «чижиков», тоже из восьмой роты. И вот я встретил их, обнял ненаглядного нашего хитрожопого Бендера, который вёл караван и шёл впереди всех. Забрал у него вещмешок. Я-то отдохнутый, а Бендер уже подзадолбался. А тут идти осталось – всего-ничего. Ну, и на общем фоне нашей радости, Бендер говорит мне – тут в караване есть пацан, Ваня зовут. Он, типа, офигительный земляк для Бендера. Щя, говорит, я тебя познакомлю! Вон, смотри, вон он, метров десять ниже нас. Вот этот, который остановился. И тут этому Ване какой-то чувак из дембелей даёт подсрачник! … Ваня не наловчился ещё шпарить по горам, он – только с вертушки. И вот, на самом крутом подъёме Ваня забуксовал, остановился. Дембель упёрся в него, начал обходить, а там не очень удобно обходить. Ну, дембель осерчал и дал Ване пинка под зад. Мол, шевелись, зачем тропу перегородил!
Бендер скинул с шеи ремень от снайперки, в два прыжка преодолел разделяющее его от Вани расстояние. Благо, вещмешок уже у меня на плечах. Спрыгнул на тропу между Ваней и дембелем и, держа винтовку двумя руками, засадил винтовкой поперёк груди дембеля. — Опа-на! — мелькнуло у меня в голове. Я, на всякий случай, повернулся лицом и стволом пулемёта к ним, к Бендеру. Я – выше всех. Олег шёл впереди. И поэтому я теперь – выше всех. С ручным пулемётом наперевес. В горах – кто выше, тот сильнее! Так что, я сейчас тут самый сильный. Если дембеля кинутся на Олега, то буду стрелять у них над головами. Их много. Нас – всего двое.
— Ты, скотина! – Олег замахнулся прикладом на отлетевшего от него дембеля. – Только тронь ещё моего земляка! Я тебя здесь закопаю! Своими руками похороню, падла!
Дембель отлетел от первого толчка винтовкой в грудь. Но не упал, удержался на ногах. И теперь пятился, закрываясь от приклада поднятой вверх ладошкой. Как будто ладошка защитит. Дембель тяжело дышал и смотрел снизу-вверх на Олега с перекошенным от страха лицом. Он побледнел, как простыня и не сказал ни слова. Он струсил. Дембель, гордый и борзый дембель пятится от «молодого», засунув себе язык в задницу. И боится даже вякнуть в ответ. Хоть, что-нибудь промямлил бы. Куда делась вся дембельская уверенность, что он – сверхчеловек, а молодые – это мусор, грязь подноготная? Я никогда не сомневался, что как только «сверхчеловек» получит в рыло, то он писяет и какает в собственные штаны. Именно потому, что он – трус. Изначально трус. Ни один смелый и сильный человек не станет самоутверждаться, издеваясь над младшим и слабым. Издеваться над детьми, это не доблесть, это – позор. И позорник, это – изначально ущербное, обиженное природой существо. Поэтому – в рыло! Только в рыло…
И вот Олег наглядно демонстрирует всему каравану – кто есть кто. И дембеля молчат. Они «схавали»! Потому что, им страшно. Они хотят дожить до дембеля. А тут всё может обернуться иначе. И они толпой сосцали двух солдат. Даже, одного. Я ничего им не говорил, просто повернулся к ним и навёл в их сторону пулемёт.

Вот на фотографии – «молодой» из десантуры. Я выглядел точно так же: грязный, небритый, хэбчик не ушит. И по моей роже видно, что мне – всё похрен! Потому что мне ещё полтора года предстоит воевать по этим горам. Доживу или не доживу, так это бабка надвое сказала. Поэтому, мне ничего не страшно. Всего бояться – никакой боялки не хватит! Нету у меня её, боялки, в смысле. Поэтому, кто дёрнется на другана, того завалю. Рука не дрогнет, нога не подогнётся. Посмотри на этого солдата с фотографии.

Это не моя фотография. Это не я. Насколько помню, это молодой боец-десантник, сфотанный в Панджшере на посту боевого охранения возле населенного пункта Анава.

Если ты пойдёшь гулять в тех горах, то вот так будет выглядеть твоя смерть. И я в тот момент выглядел точно так же. Только в руках у меня был ручной пулемёт. И автомат у этого десантника стоит на предохранителе. А у меня пулемёт был поставлен на автоматический огонь.

И вот дембеля прикусили языки и понуро почапали на подъём.
После того, как мы вылезли на хребет, я дал в воздух короткую очередь. Мы так договорились с Хайретдиновым. Чтобы он мог понимать, где находится караван. Очередь я должен был дать короткую. Но у меня получилась длинная. Потому что я в очередной раз решил выпендриться. Поднял пулемёт вверх стволом одной рукой. Левой. Типа, вот какой я силач – одной левой могу! И нажал на спусковой крючок. Блин, надо срочно к Фариду! Чтобы он прочитал мне лекцию о том, что с оружием – не надо выделываться. Держи оружие так, как положено. Оно именно так придумано конструктором. Вот как придумано, значит, так и держи! Ну, в общем, лекцию Фарид мне ещё не прочитал, а я уже начал жать левым указательным пальцем на спуск. Пулемёт выстрелил. Из затвора выкинуло горячую стреляную гильзу. Прямо мне в рожу. Она справа вылетает. Не держи пулемёт левой рукой, держи правой. И тогда гильзы полетят не в тебя. А, как минимум, в сторону…
И вот мне прямо под глаз бьёт горячая гильза! За ней – вторая, потом третья… так резко, так больно, что я на пару секунд вошёл в ступор. И никак не мог понять, что происходит. А пулемёт всё стрелял и стрелял в воздух. Выкидывая гильзы мне в лицо. После седьмого или восьмого выстрела я догадался отпустить палец со спускового крючка. Хорошо, что я иду первым, и никто не видит вот этого моего поступка. Это ж – позор какой-то! Рожа болит, я чуть не плачу, сука, так больно и неожиданно! Бля, ссука, ссука… надо срочно к Фариду! Потому что, так и без глаза можно остаться.
Примерно через полчаса мы пришли с караваном на пост «Зуб Дракона». Хайретдинов разместил всех возле блиндажа, сказал, чтобы вытряхнули из вещмешков всё принесённое имущество и сильно-пресильно отдохнули. Потому что, на ночь чужих людей он больше у себя на посту не оставит. Чтобы никто чужой не шлялся в темноте по территории поста и не попадал под пулемётную очередь своего же часового. Так что, отдышались, товарищи солдаты, отпились… А теперь – благодарю за службу и шагом марш в пункт постоянной дислокации полка! Уёбензебитте, как говорила училка немецкого в школе Хайретдинова.
Когда караван ушёл вниз, Хайретдинов с Ефремовым принялись слушать доклад Бендера. Мы с Шабановым тоже. Бендер сидел по-турецки в Идальне, в центре круга, сделанного из нас. Курил свежепринесённую сигарету. Каждый из нас тоже курил по свежепринесённой сигарете. А рядом с Бендером на песке стояла жестяная банка с крышечкой. Банка из-под растворимого кофе. В неё теперь будем складывать бычки, а не разбрасывать по территории. Это она гремела вместе с котелком в вещмешке Ефремова. Кофе в ней давно уже не было. Значит, побудет хранилищем для бычков.
И вот, Бендер выпускает в воздух облачко дыма и вещает. Он – звезда! Он в центре внимания.
— Ну, вечером, я как пришёл, то – сразу в штаб. Как товарищ Прапорщик
приказал, так я сразу же и сделал. – Пых… очередное облачко дыма вверх. – А поскольку я попёрся в штаб прямо со спуска, то вид у меня был, ясное дело, немытый и небритый. А уже темнело. И тут я заваливаю в кабинет к Коневу! Потнючий весь, грязнючий. С винтовкой и с бородой. Так-то я винтовку ношу поперёк груди. Чтобы оптический прицел под мышкой не тёрся. А тут же, в кабинет надо войти, винтовка не поместится в дверной проём, её перехватить надо. Ну, я левой рукой дверь открываю, правой – винтовку в дверь просовываю, и сам вваливаюсь. А винтовка Коневу – прямо стволом в грудак. И тут он от меня, ка-а-ак прыгнет! Я ж небритый, я же с бородой!.. Тут он белый сделался весь. Мне даже в полумраке это видно. Он чуть ли не засветился, как фосфорный. Я ему грю: — «Так и так, с Зуба Дракона к Вам Хайретдинов направил!». А он ещё больше бледнеет. И уже за сердце хватается и глаза закатывает. Вот, конец его настал, Хайретдинов, как обещал, к Коневу головореза своего, убийцу, на ночь глядя направил!
— А-А-А-А-А-А!!! А-ГА-ГА-ГА-ГА!!! – Прапор.
— О-О-О-О-О-О!!! О-ГО-ГОГ-ГО-ГО!!! – Ефремов.
— И-хи-хи-хи… – Потихонечку мы с Шабановым. Это ж так приятно, когда твой сослуживец обсирает твоё начальство.
— Ясно, что когда я сказал, что Хайретдинову нужны сигареты, аккумуляторы и батарейки… – Бендер дал нам проржаться и продолжал со своей ехидной улыбочкой. – То отказа мне не было ни в чём. Он как услышал про батарейки, так у него отлегло. А то уже и голову назад запрокидывал. Я думал, ещё чуть-чуть, и он на пол шлёпнется. 
— А-А-А-А-А-А!!! А-ГА-ГА-ГА-ГА!!! – Прапор.
— О-О-О-О-О-О!!! О-ГО-ГОГ-ГО-ГО!!! – Ефремов.
— И-хи-хи-хи… – Потихонечку мы с Шабановым.
— Если бы я сразу прошарил, что будет, то надо было к нему в кабинет из-за двери выскочить и так: «У!!! – на него – А!!! Попался, скотина!». Тогда бы я в его кабинете сам с собой разговаривал. …
Долго мы смаковали подробности вечерней выходки Олега в Штабе Полка.
И так развивали тему и сяк. А потом, когда Ефремов и Хайретдинов ушли, то Олег вытащил из своего вещмешка виноград. Много гроздей, много листьев. Мы сразу сделали в одной из фляжек закваску для бражки. Фляжку спрятали, зарыли в горячий песок среди скал. Теперь надо будет периодически к ней приходить, откапывать её и выпускать переполняющий её углекислый газ. Чтобы её не разорвало.
После изготовления закваски винограда осталось очень много. Мы разделили его и разнесли, раздали пацанам. Начали, ясное дело, с Хайретдинова и Ефремова. Это уж так в армии положено, чтобы начинать с командира. Ну и вот, припёрли мы несколько гроздей Хайретдинову и Ефремову. А Ефремов берёт и начинает рассказывать про Лейтенанта Курко.

   — Здесь, в Панджшере, есть пост боевого охранения на горе Бадама, что около Анавы.  Комендантом этого поста был когда-то лейтенант Курко. И был этот лейтенант молодой, сопливый и неопытный. Потому что сразу, как только лейтенант Курко выпустился из Ленпеха, то какая-то умная начальничья голова засунула его в Руху. Ни освоиться, ни «мясом обрасти» не дали – сразу в Руху. И вот сидит он, молодой и зелёный, на посту. На Семнадцатом. И как-то погожим летним деньком подходят к нему два вжопу военных солдата, обвешанные гранатами. И молвят: — «Сходим-ка мы вниз за виноградиком и свежей водички попьём». Курко начинает блеять, что, мол, не нужно, опасно, кишлак не просматривается. Ему в ответ: — «Не ссы, лейтенант!» – Ну, и пошли они… Час их нет, два. Подходят следующие два атлета. Разговор повторяется с той разницей, что в конце звучит: — «Да это наши земляки, в натуре. Надо помочь им виноград нести»…
И потопали в тот же кишлак ещё два туловища. Через сутки, когда уже приморились ждать их возвращения, организовали мини-армейскую операцию. По итогам которой из кишлака вытащили четыре тупых отрезанных башки. А лейтенанта в слезах и соплях отправили в Баграм. Через месяц на броне он поймал в бок пулю 5.45, которая вышла через горло. А вы теперь попробуйте переставить персонажи относительно нашего каравана!
Тут, чтобы посрать сходить, нужно трижды оглянуться. А в кишлак, в закрытую зону, без прикрытия, наблюдения, сигналов… Тут так нельзя ходить! 
Меня больше всего поражает безхребетность офицера, позволившего вторым баранам пойти за первыми. Ну, не хватило у него мозгов первых остановить! Он, Курко, молодой, сопливый. Не остановил первых. Но вторые двое – чисто на его шее висят. Я – не Курко! Ещё хоть раз вот такое будет, то вы у меня по-полные штаны винограда наедитесь. Всё понятно?!

Нам стало всё понятно. По жопе дают не за то, что сделал, а за то, что попался. Значит, в следующий раз с Командиром делиться награбленным не надо… Но, это же – фигня полная! – Всё равно поделимся. 
Мы, на всякий случай, сделали виноватые рожи и быстренько удалились. Отнесли виноград пацанам, сидели с ними, жрали. И Олег стал рассказывать про новости в роте. Ну и, понятное дело, тут – война. Тут новости про потери.
На Тринадцатом Посту, во время обстрела, Рузи Байназарову выбило глаз. Рузи – дембель с нашей роты. Он невысокого росточка, но такой накачанный, спортивный. В Баграме каждый вечер он брал с собой Азамата Султанова и ходил с ним заниматься в спортгородок. Азамат подкачался прилично, а Рузи вообще раздулся от мускулатуры, как завинченная фляжка от браги… 
А, да! Флягу с брагой мы, таки, передержали и она у нас раздулась, как Рузи Байнозаров. Фляга была алюминиевая. Газ мы из неё выпустили, а она всё равно осталось по форме, как электрическая лампочка. Хорошо хоть, что в чехол обратно помещалась. Бендер её так потом и носил с собой по горам. В деформированном состоянии. Как напоминание о моём дне рождения.
…Так про Рузи! Пацаны рассказывали, что Рузи во время обстрела получил горячей гильзой в глаз. Гильза вылетела из автомата, стукнулась в бойницу и отскочила прямо Рузи в глаз. Глаз вытек, Рузи отправили в госпиталь. Ну, понятно, что в строй Рузи больше не вернётся. И ещё понятно, да, моя выходка с пулемётом?! Моя попытка пострелять в воздух с левой руки. Хорошо, что всё обошлось хорошо. Для меня. Я помню, что Бендер утверждает, что каждый – дурак, кому повезло. Поэтому Рузи – не повезло! Он воевал, он в бою был, как Настоящий Пацан. И ему не повезло… А я на ровном месте, с нихрена дурачился, и мне – повезло!
А потом Олег рассказал про Апаева. Это тот огромный сержант, который разгрузил военное барахло с ослика. Этот здоровенный Кабардинец. Он погиб. Старцев потом расскажет, что они в Мариштане преодолевали каменную стенку. Там половина их группы прошла и перелезла через ту стенку. И вот Дагир спрыгнул со стенки и у него под ногами – взрыв! Видимо, мина стояла глубоко. И веса нормального обыкновенного солдатика было не достаточно, чтобы мина сработала. А когда спрыгнул вот такой здоровяк, то нагрузка на крышку мины оказалась чрезмерной, и мина взорвалась. Дагиру оторвало ногу. Ему намотали на оторванную конечность жгут. А потом переставили жгут. Решили поставить получше. И Дагир умер от эмболии. В крупный сосуд попал либо кусочек костного мозга из разбитой кости, либо жир (комочек жира, эмбол), … хотя, какой у горного стрелка жир? Особенно, в ногах. Там одни мускулы! Но, как бы то ни было, а в крупный разбитый кровеносный сосуд что-то попало. Какой-то эмбол. Может быть, сгусток крови. Дошёл до сердца, и в вертолёте Дагир умер. Погиб.

Населённый пункт Олок, это кишлак такой, там ещё рядом кишлак Истойча. Это на дороге из Рухи в Анаву. Не там Дагир погиб. Глупости в посмертной заметке (как всегда) написали. В Мариштане он подорвался. Старцев видел своими глазами. Старцев рассказывал: Именно 6-го июня 1984-го года прошёл строевой смотр. (Дагир там разгрузил ослика.) И через пару часов они пошли. Перешли Панджшер. Дархейль у них остался справа. Они вошли в Мариштан. И там Дагир подорвался. А штабные, когда писали посмертную записку, они поводили пальцем по карте. Пол монтировки вправо, пол монтировки влево. Какая штабным разница?.. 

Красным пунктиром я обозначил путь, по которому шла группа Старцева. Никак не через Олок.

Старцев чётко говорит:

— «Дагир подорвался в Мариштане. В заминированном кишлаке. Вертолёт туда не сядет. Значит, надо вытаскивать сержанта на Тринадцатый пост. Вертолётка только там! А он же здоровенный такой парняга! Килограммов под сто. И, как здоровенный мужик, он на себя груза всякого военного навешал. Наверное, столько же, сколько весит сам. И вот мы разделили между собой груз, который он нёс. Положили его на плащ-палатку. И понесли. А теперь представьте в лицах: вышло из ППД 10 человек. Один подорвался. В строю осталось 9. Четверо несут плащ-палатку с раненым. Одну только плащ-палатку с раненым тащить – это невозможное по напряжению сил занятие. А на них ещё – груз по самую плешку! И плюс к этому, груз раненого. А у раненого груза было – центнер. Результат: скорость движения – да это, вообще, не скорость. Это, вообще, не движение. Переползание какое-то… Я только смотрел по горам и думал – если душманы зажмут, вот здесь, в низине, то будет «весёленький» бой. Мы – внизу! На горах над нами из наших – никого. А тут Дагир подорвался, и вот такой затык. Если что-то начнётся, то рассчитывать – только на себя! И ни у кого, ни у одного бойца не возникло мысли, что раненого не надо вытаскивать. Это – СВОЙ! Это НАШ! Это – святое».

http://wpristav.com/publ/istorija/gornokopytnye_slegka_bronirovannye_zub_drakona_glava_dvadcat_vtoraja_karavan/4-1-0-1257