Горнокопытные слегка бронированные. РУХА. За Пятнадцатый пост. Глава первая. «Боевая операция».

    Отдохнули внизу? Поспали на белых простынях, поночевали под крышей? Покушали горячей еды с первым, вторым и с компотом? Вот и молодцы. А теперь включаем программу — хорошего понемножку. Завтра пойдёте на боевую операцию. 

   В Рухе такие мероприятия случались настолько часто, что мы перестали произносить слово «боевую». Я так привык к этому, что сестре в письме ляпнул: — «Женька собирается на операцию.» Сестра мне ответ прислала, раскудахталась – это кошмар, в таком возрасте, и уже операция! Я осознал свою ошибку, но ничем себе помочь уже не мог. Не писать же сеструхе, что я опустил слово «боевую». Она всё родителям растрещит, как сорока. Пришлось врать про якобы вскрытый фурункул.

     Рогачев застроил роту. Объявил строевой смотр. Типо, давно не гуляли по горам на свежем воздухе. Завтра погуляете. А сегодня офигевающея своей новизной ситуация – сегодня проведём строевой смотр.

На фотографии крайний слева лицом к нам Салман Цечоев зкв. 4-го взвода. Справа от Салмана боец со смуглым азиатским лицом – Рома Дасаев. Между головами Ромы и Салмана виден Витя Щербина. Спиной к нам два офицера: слева Ротный (с автоматом на плече), справа Старцев. Между Ротным и Старцевым лицом к нам Серёга Кандрашин. Справа от Кандрашина в фуражке Старшина пр-к Зюзин. Далее высокий худощавый солдат Овезбеды Гельдыевич Байрамалиев (Бармалей). Рядом в бронике и каске рядовой Борисов. У нас было два Борисовых. В 4-ом взводе рядовой Борисов, в 3-ем взводе мл.с-нт Андрей Борисов.

       Ну и вот же, рота выстроена под тутовниками. Перед каждым бойцом расстелена его личная плащ-палатка, на плащ-палатку разложено содержимое вещмешков. Перед строем роты мерно шагает Рогачев, рядом старшина. Всё, как всегда:
— Две фляги пластиковые полтора литра где? 
— Во-о-от.
— Ясно. 700 патронов россыпью или в пачках где? 
— Во-о-от.
— Хорошо. Две гранаты Ф-1 где? 
     И так возле каждого бойца. Рота осмотрена, недостатки устранены, бойцы доукомплектованы. Теперь пришло время ставить Боевую Задачу. А она простая до слёз. Завтра мы выходим в горы. Вот и всё. Как всегда, нам не говорят куда идём, зачем идём, какие задачи выполнять идём. Поэтому я называю всё это действие словом «выходим». Очень логичное название. Нам сказали, мы вышли. Тупых вопросов не задаём. На них всё равно никто не станет отвечать. Армейская проза жизни.
     И про строевой смотр ещё одна проза жизни. Я до сих пор по привычке немного ёрничаю насчёт строевого смотра. Произношу фразу «Офигевающея своей новизной ситуация – строевой смотр.» Я всё ещё кривляюсь. Но, уже понемногу начинаю соображать. После того, как ночью сходили за водой, после того, как в темноте ночи возле источника я обнаружил безоружного бойца. Боец колотился крупным ознобом от страха, но автомат с собой не взял. Я тогда вывод для себя сделал: если ещё куда-нибудь меня отправят старшим с группой бойцов, то я обязательно буду осматривать каждого солдата. Кто какое оружие взял, сколько боеприпасов к этому оружию. Не то, чтобы заставлю разложить на плащ-палатке всё снаряжение. Но, потребую показать оружие, боеприпасы, гранаты и перевязочные материалы. Первый «звоночек» до меня не дошел. На Зубе Дракона был первый звоночек. Там при походе за водой боец Миша Мампель не взял с собой автомат. Хайретдинов устроил Мампелю воспитательное мероприятие за такой поступок. А до меня тогда не дошло. Ну, дурканул Мампель. Ну, наорал на него Хайретдинов. А мне-то с этого что? Теперь я понял — ЧТО. После того, как получил ночью у источника вторую историю про безоружных солдатиков. Теперь до меня дошло. Со второго раза мне сделалось понятней. 
     Пойти на задание без оружия, это не единичный случай. Как только отвернёшься, так знай, что какой-нибудь рационализатор оставил автомат на бруствере и пойдёт гулять по полю боя руки-в-брюки. Так что, не ленись осматривать бойцов. Построй своих воинов-спортсменов и осмотри. Сегодня нас построили и осмотрели. Правильное действие.
     Ах, да. Ещё про воинов-спортсменов. На Абдуллахейльской операции на Четырёхтысячнике мы выполнили норматив Первого разряда по альпинизму. Поэтому все, кто принял участие в том походе, все стали воинами-спорцменами. Разрядниками. А Вова Ульянов не стал. Вову Рогачев оставил возле брони. Хорошо, что оставил. Или кто-нибудь сомневается в этом?
     Никто из нас не сомневался. Поэтому все нормально восприняли, когда Рогачев сообщил, что на операцию не пойдут больные, хромые, косые и … Володя Ульянов. В наряде по роте Рогачев оставил сержанта, двух солдатиков и Вечного Дневального Ульянова. Я тогда не осознал, что это за такое звание «Вечный Дневальный». Я тогда много чего не осознавал. За меня Рогачев осознавал. Но, не будем забегать наперёд паровоза. Не будем кучей вываливать все постулаты Рогачева. Будем делать шажок сначала одной ножкой, потом другой, одной, потом снова другой. И, мало по малу дотопаем до красивых логичных мыслей. 
     После строевого смотра вещмешки затащили в ослятники, покидали под нары и до отбоя взялись доделывать то, чего вчера не доделали. Кто-то прошивал расползшийся шов своему «лифчику», кто-то точил духовский нож. Лично я выпотрошил патроны из недочищенных магазинов и дочищал то, от чего меня отвлекла командировка в кишлак за брёвнами. 
     Настроение ни у кого не брызгало вверх фонтаном положительных эмоций. Однако, такой угрюмой тоски, как перед первой операцией, не было. Особого счастья ни у кого в глазах не светило, но и угрюмых грмас солдаты не корчили. Молча и сосредоточенно каждый делал то, что было нужно делать. Особо никто не трындел, радостных анекдотов не рассказывал. Никаких солдатских шуточек. Так, пара фраз на узбекском, типо «Бахрам, пчёк барма ?» или «Азамат, сигарета бир? Рахмат. Арземайдэ». И пара фраз на чисто русском: кто-нибудь кого-нибудь попросит подвинуться по-матушке. Все готовятся к выходу на боевые. Все сосредоточены.
     Поготовились, поужинали, повалились спать. Достаточно рано. Вечерняя поверка и сразу в люлю.
     Утро пришло, как по календарю. Ровно с рассветом поднялось солнце, и пацаны сосредоточенно начали движуху по подразделению. Уже никого не надо было выгонять ботинком из коек, никто не проявлял остроумия, никто не грозил «миномётным обстрелом». Как и вчера вечером, сегодня все проявляли организованность и сосредоточенность. Дружно поднялись, приняли гигиенические процедуры, связанные с омовением. Слопали завтрак. Потащили из-под нар вещмешки. На выход из расположения.
     А за выходом из расположения батальона, под нашими старыми корявыми тутовниками, уже гудят движками БТРы. Рота угрюмо потащила к ним свои вещмешки. Операция началась.
     На броню рота погрузилась за считанные минуты. Вцепившись по двое в каждый вещмешок, солдаты закинули их все на броню, залезли сами, уселись сверху. Колонна БТРов, взвыла движками, дала им высоких оборотов. Пошла по густой пылище в сторону КТП-1. 
      Через пару минут проехали мимо засранного дувала. Затем переехали вброд Гуватку, подъехали КТП-1. 
     Смена КТП-1 стояла возле открытого шлагбаума и провожала нашу колонну взглядами четырёх пар глаз. Они оставались «внизу», а мы ехали на операцию в горы. Надо было видеть лица и тех, кто стоял возле шлагбаума, и лица тех, кто сидел на катящихся по дороге БТРах. Если сфотографировать каждое лицо в отдельности и выложить фотографии на стол, то безошибочно можно по взгляду и по мимике понять кто уезжает, а кто остаётся. Я не самый выдающийся физиономист в нашем подъезде, но, в мимике дежурных по КТП-1 я разглядел сочувствие. А наши лица выражали… наши лица выражали… попробую объяснить.
     Мы все, весь полк, зашли в Афган практически в один день. Поэтому боевого опыта у нас у всех одинаково. Он у всех никакой. Но, мы едем на войну. Едем не то чтобы «умирать». Но точно пока ещё не едем «убивать». Я не ехал с уверенностью в том, что поеду и надаю звездюлей духам. Я ехал с уверенностью что поеду и мне будет очень тяжело. Я всё ещё не вполне уверен в себе, я волнуюсь, выдержу ли я эту тяжесть. Я не хочу допустить мысль о том, что я «сдохну» как Ульянов и «сломаюсь». Но, точно знаю, что именно испытание «на излом» ждёт меня там, куда я еду. 
Не то чтобы мне страшно. Нет, это не страх. Бахрам это называл словом: — «Э-э-э-э, тоска, Касиян.» Если понять смысл этой фразы, сказанной Бахрамом, то можно представить, что нарисовано на лицах у тех, кто едет на броне. Это не в полном смысле русского слова «тоска». На наших лицах не тоска. Это как вся фраза Бахрама, с его протяжным «э-э-э-э». То есть сейчас придётся делать то, что никакому нормальному человеку делать не хочется.
     Судя по тому, какие эмоции застыли на лицах у моих боевых товарищей, то я делаю вывод, что у меня точно такая же гримаса. Да, блин. Сегодня я не Ален Делон.
     БТРы колонной прошли через поднятый шлагбаум, выкатились в кишлак Барнхейль. Остановились в саду под толстыми корявыми деревьями. Значит нам сейчас дадут команду спешиться. С брони, с высоты метр-семдесят надо будет спрыгнуть на землю, в сад.

Кишлак Заманкор. Воронка после подрыва.

    В голову сразу же пришли слова из инструктажа: в Баранхейле солдат спрыгнул с брони и тут же попал ногой на ПМНку. То есть где-то тут спрыгнул и подорвался. Смысл инструктажа – будьте осторожны. Угу, зашибись. Я буду очень осторожен. Ещё бы кто-нибудь ответил на вопрос «как?». Как быть осторожным? Открыть рот и выпучить глаза, чтобы взрывной волной не порвало барабанные перепонки? Или, как говорит Рогачев, сжать жопку в кулачек? Очень остроумно. Но, остри или не остри, а спрыгивать надо. 
     Один за другим, бойцы соскочили с брони на засыпанную опавшими листьями землю. Очень все были осторожные, никто не подорвался. Тогда принялись стаскивать с брони свои четырёхпудовые вещмешки. Юза (Юозас Римджюс) на пару с Демидовым сняли с брони вещмешок Демидова, поставили на землю. Демидов уселся на землю спиной к вещмешку, продел руки в лямки, попробовал встать. Не встал. Юза взял Демидова за вытянутые вперёд руки, потянул на себя. Юза здоровый. Он ростом нормальный и крепкий такой: руки толстючие, ноги толстючие. И вот Юза тянет Демидова на себя, Демидов с земли поднимается в положение «на корточках» и пытается встать. С вещмешком на спине. Демидов кряхтит, Демидову лицо перекосила гримаса жуткого напряжения. Медленно-медленно за счет силы ног Демидов встал. Плечи вынесены вперёд, вес вещмешка перенесен на крестец и … топ-топ-топ … мелкими шажочками потопал. Класс! А если колени подломятся? А если он треснется на землю? Как он будет вставать? А если он усядется на привал, как он после привала будет вставать? Пока он на ногах, мелкими шагами он идёт. Ногу в коленном суставе сильно не сгибает, поэтому ноги не подламываются. А если подломятся? А если потребуется залезть на ступеньку, на камень или на скалу? Как он будет это делать?
     Мой вещмешок не сильно отличается от вещмешка Демидова. На строевом смотре одинаково всё укомплектовали. Посмотрел я как вставал Демидов. Решил, что мы пойдём другим путём. Свой вещмешок я подтянул к краю БТРа и попробовал пристроить его себе на горб. Чтобы не вставать с ним снизу-вверх, а опустить его себе сверху-вниз. Кое-как получилось и я тоже топ-топ-топ … мелкими шажочками потопал.
     Мало-помалу рота вытянулась в колонну по одному. Колонна поднималась на покатый лысый бугор, извивалась по тропинке змейкой защитного цвета.

    Вид на 14-й пост из Баранхейля.

    Мы поднимались к Четырнадцатому посту. Лезли на торчащую над Баранхейлем сопку, сделанную из желтой плотной глины. Топ-топ-топ-топ вдох. Выдохнул. Топ-топ-топ-топ вдох. Потихоньку начинает из-под панамы стекать пот. Потихоньку набирает обороты пульс. А-а-а-а, любимое занятие – корячиться на подъёме!!!

    На Четырнадцатый пост выбрались довольно быстро и без происшествий. Там утоптанная тропа, она почти нормально просматривается с поста, заминировать её сложно. Сама тропа проложена грамотно, такое ощущение что это сами дУхи, то есть местные крестьяне, носились здесь из Баранхейля в Пьявушт и протоптали тропу. Или овечек своих здесь гоняли и протоптали тропу. Подниматься по этой тропе гораздо легче, чем переть в горы , выпучив глаза, напропалую. 
     Мы топали по удобной духовской тропе. Нам навстречу из-за среза высоты стали подплывать траншеи, отрытые в желтом глиняном грунте. Кое-где траншеи были перекрыты … как ни странно… перекрытиями. Очевидно, там находились блиндажи. Кое-где траншеи накрыты маскировочной сеткой. Кое-где из окопов торчали фигуры наблюдателей с автоматами и с биноклями. 
     Мы двигались по территории поста колонной по одному. Перешагивали траншеи и двигались к подъёму в горы. По широкой тропе, которая вела к Пятнадцатому посту.

Июль 1984-го. 14-й пост. Пр-к Рушелюк (в камуфляже) и Комендант 14 Поста Рязанов И.Г. 

    Проследить за нашим перемещением вышел комендант поста. Какой-то старший лейтенант из Первого батальона.
— Минные заграждения мы сняли. Проход открыт! – Крикнул он Рогачеву.
— Якши – ы-ы-х, ы-ы-х, на Пятнадцатый ы-ы-х, ы-ы-х, передай ы-ы-х, ы-ы-х, что мы идём.
— Передам. Удачи.
     На пожелание удачи Рогачёв только кивнул.
     Территорию поста мы проскочили быстро. По высотам больших перепадов на посту нет, поэтому мы, как телега с разгона, пронеслись через все траншеи и выскочили за границу поста, за минные заграждения. Ещё немного по инерции протопали за пост. Втянулись на подъём по серой, как будто засыпанной шлаком горе. Рогачев скомандовал «привал». 
     Мы повалились на тропу, кто где шел, вытянули ноги и принялись хрипло отдыхиваться. Отдышиваться. Короче, дышать так, чтобы нам из состояния «херово» пришло состояние «нормально».
— Так, бойцы. Слушай мою команду! Достали шанежки, разложили и пожрали. Вам 15 минут.
В самом деле, пока то, пока сё, пока грузились на БТРы, пока ехали, то как-то уже и обеденное время подокралось. Но, жрать не хотелось. Хотелось тяжело дышать и пить. Наверное, ещё немножечко хотелось сдохнуть, но тут, говорят полно душманов. Они помогут, если что.
     С башкой, наполненной оптимистичными мыслями, я вытащил из вещмешка банку тушенки. Отхряпал половину, может даже меньше. Галету какую-то в себя запихал. Жрать не хотелось. Делал это только потому, что надо. Если сейчас пойдём на подъём по серой горе, а мы уже туда идём, то следующий приём пищи может настать только поздно вечером. То есть целый день организм будет пахать и не будет получать питательной тушенки. Поэтому, пока выделили время, надо эту питательную тушенку в организм запихать. И вот я её пихаю, а она, такое ощущение, что колом встаёт в пищеводе. Пальцем её что ли проталкивать? Попробовал сделать глоточек воды – ВО! Вот это то, что действительно хочется! А тушенка, ну её в пень. Закрыл я крышкой «надкушенную» банку, сунул обратно в вещмешок и решил, что приём пищи у меня окончен.
     Скоро и у всей остальной роты приём пищи сделался оконченным. Рогачев поднял подразделение, дал команду выдвигаться вперёд.
— Замкомвзвода! – Рогачев подал команду сверху вниз по колонне, — следим за дистанцией личного состава! 
     Каждому замкомвзводу Рогачев назначил место в замыкании егоного взвода. Вот значит он «замок» и должен идти в «замке». То есть в замыкании. Пинать личный состав на предмет соблюдения дистанции и отвечать за количество солдат. Чтобы никто не потерялся. 
     Мы двинулись по серой, засыпанной мелкими камешками горе. Она, сцука, раскалена как… сцука… она гораздо сильнее раскалена, чем желтый бугорок Четырнадцатого поста. И к тому же она гораздо выше и гораздо круче. По раскалённой горе на крутом подъёме у нас есть все шансы перегреться. 
Ну и, попёрла наша рота на подъём. По этой почти вертикально задранной почве. Пыльной и горячей.
     Ых-ых! Ых-ых! Ых-ых! Ых-ых! Какая милая прогулка! Пот из-под панамы потёк сплошной жирной отвратительной плёнкой по всему лицу. Дыхание – как будто тебе в верхнюю часть груди через носоглотку затолкали шершавый кол. Сердце подпрыгивает так, что, наверное, бьётся своей башкой об ключицу. А ты топ-топ-топ. И всякая фигня лезет в голову – может бросить курить? Может быть заняться спортом, а не спиртом? Чё за ересь! Я ту сигарету со вчерашнего вечера в глаза не видел. А про спирт… про спирт… вот бы сейчас кружку холодного пива! Ну, говорю же – всякая фигня в голову лезет. Так, давай лучше об умном. Чё там у нас насчет укрытия? Откуда могут шмальнуть? Слева. Со склона хребта за рекой Пьявушт. Только оттуда. Справа у нас Руха, там наш полк, там Семнадцатый пост, мы ещё не вышли из-под его прикрытия. Сверху Пятнадцатый пост. Тоже пока не вышли, он нас прикрывает. Значит только слева. 
Ых-ых! Ых-ых! Ых-ых! Ну, и? И если шмальнут слева, то куда будем прятаться? Правильно, вправо. Сука, нет ничего справа. Голый серый склон. Значит надо будет убегать по нему вправо, пока не забегу за перевал. Ну, хорошо.

    Впереди, в первом взводе, выше меня произошла какая-то заминка. Вроде бы команды на привал не было, а пацаны столпились в небольшую кучку.
— Што там за митинг? – Рогачёв, бегло охватив ситуёвину всевидящим оком, включил в звуковой сигнал нотки разъярённого бизона. – Што встали, солдаты?
— Бурулю вытошнило! 
— Заебись! Переступаем блевотину и двигаемся к поставленной задаче.
     Хм. Надо запомнить. Полезная команда. Подумал я себе сам. И ещё подумал, что перед крутым подъёмом не следует пожирать дохрена тушенки. Этот кол в верхней части моей грудной клетки, он неспроста. Значит запоминаем: перед крутым подъёмом не следует принимать обильную пищу. Ибо всё равно выблюешь её. А где у нас самые крутые подъёмы? На Зуб Дракона крутой. И, получается, на Пятнадцатый пост крутой. То есть тропы, которые проложены советскими солдатами, это тропы для самоистязания. Подъём по таким тропам надо совершать натощак. Нормально можно пожрать если собираешься подниматься по тропе, проложенной местными. Надо запомнить.
     Блевотину переступили. Пошли дальше. Шли не долго. В Первом взводе вытошнил ещё кто-то. Вроде Миша Бурилов. Но мы же теперь обученные как переступать блевотину. Топ-топ-топ, Ых-ых! Ых-ых! Ых-ых! И пошли дальше.
     Часа через полтора, а может и через два, с несколькими привалами подошли к Пятнадцатому посту. На территории поста тоже сделали привал. Длинный. Но кушать по понятным причинам, никто не стал. Потому что в Первом взводе, кроме Вовки Бурули и Мишы Бурилова на подъёме обрыгалось ещё три или четыре человека. Чуть ли не полвзвода. Смешно, но не до смеху.
     На посту мы повалились вповалку среди СПСов, выложенных из больших серых камней. Траншей здесь было отрыто гораздо меньше, чем на Четырнадцатом посту. Потому что из плотной землистой породы во многих местах выпирали скальные массивы. Траншею не очень пороешь. 
Мы валялись кто где упал, дышали… Классный, разреженный воздух. Высота 2 903 метра. Хрен ты уже надышишься таким воздухом, да с таким вещмешком. Но что-то ж надо делать. Я засунул себе в клюв пару кусков сахара рафинада, запил небольшими порциями воды. Надо дать мышцам глюкозки. Основной подъём мы преодолели. Самый крутой, самый поганый. Дальше, за постом, пойдём по хребту. Он будет подниматься вверх, но полого. Плавнее, чем тот подъём, который мы только что победили. Большой крутизны уже не будет. Зато и воздуха такого тоже уже не будет. Будет очень разреженный. Три тыщщи метров, это уже совсем другой воздух. На Зубе было 2 921 и я хорошо усвоил что делается с организмом, когда он залазит на 2 921. Он залазит туда и говорит человеческим голосом – «Что за херня такая? Я очень ослаб.» 
     Полежали мы в пыли и грязи на Пятнадцотом посту. Подышали. Пора, брат, пора — Рогачев поднимает команирским голосом наши ослабшие организмы, формирует из организмов колонну, направляет за территорию Пятнадцатого поста. Выше в горы.
     Как только мы отошли за пост, мне в голову опять полезли всякие глупые мысли. Не буду говорить какие, потому что станете ржать. И вот я иду такой, гоню из бошки глупые мысли, нагнетаю умные. Укрытие надо присматривать. Не только дышать со свистом и топать топ-топ-топ, надо ещё подумать: а что делать если выстрелят оттуда? Откуда? Ну слева, из-за речки Пьявушт.
— Бу-бу-бу!!! – Из-за речки Пьявушт. ДШК. Духовский.
     Первая мысль: – Бля, накаркал.
     Вторая мысль: — А вдруг не в нас.
     Третья мысль: — А больше ж не в кого.
     Я схватился рукой за панаму и очень-очень ловко шмякнулся пузом на скат хребта, обращённый к речке Гуват. По горбу мне очень-очень ловко шмякнулся мой четырёхпудовый вещмешок. У меня создалось ощущение, что из лёгких у меня вырвался кусочек разреженного воздуха и я немножко, как мышка, пискнул. Но, судя по тому, с какой хитрой рожей улыбался Вася Спыну, наверное, этот звук издала противоположная сторона моего туловища.
     Чпок-чпок-чпок вдоль тропы слева. Чуток недолёт. Наверное, так пристреливали. Дуримары, надо было выше брать. Тогда как пристреливать? Не видно же куда полетит.

    Рота залегла на обратном скате хребта. Для пулемётчика ДШК он обратный. Для роты нормальный. Он нас защищает от пуль.
— Бу-бу-бу!!! – Снова из-за речки Пьявушт. ДШК.
— Чпок-чпок-чпок вдоль тропы пули.
— Касьянов! – Голос Рогачёва заставил меня искать точку генерации этого голоса. Как-то так получилось, что я спрыгнул с тропы и оказался не рядом с Рогачевым. Не в семи метрах от него. Оно само так вышло. Чес-слово.
— Ё-о-о! – Отозвался, я. 
— Связь сюда давай!
— Есть.
— Бу-бу-бу!!! – Снова из-за речки Пьявушт. ДШК. — Чпок-чпок-чпок вдоль тропы пули.
     Угу, классно сказать «есть». А как теперь это сделать? Я отжался немного на руках в упоре лёжа, пополз к Рогачёву. Бошка направлена к духам, туловище приподнято над землёй, а на этом туловище четырёхпудовый вещмешок. Если честно, то так я ещё никогда не отжимался. К тому де в разреженном воздухе. 
Дополз до Васьки. Залез на него, прям сверху, как на… как на гимнастического коня, короче. Нельзя же на Боевого Товарища залазить как на что-нибудь другое. Перелез через Ваську. Пополз дальше. К Пете Носкевичу. 
     А руки устают. А с тропы говорили не сходить, потому что тропу щупают сапёры, а «обочину» не щупают. Она может быть заминирована. «Ладно, не сцы, вон сколько народу попадало на эту обочину и ни одного подрыва» сказал я сам себе. Но сцать не перехотелось. 
— Пане Дзимитрыку? А не хочите ли перелызти чэрэз мою жопу?
Это я, пока сцал, я дополз до Носкевича.
— Ыхы-ыхы-ыхы – ответил я Носкевичу и полез на его вещмешок. — Ыхы-ыхы-ыхы не надо мне твоя попа. Консервы в вещмешке. Вещмешок давай.
— И шо, потащишь? Та на.
— Бу-бу-бу!!! – Снова из-за речки Пьявушт. ДШК.
— Касьянов, связь давай! 
— Ыхы-ыхы-ыхы бя-а-а-гу, бя-а-а-гу… – А это уже тоненьким голосочком почти на ухо Носкевичу. А Рогачёву громко — Ыхы-ыхы-ыхы! Есть связь давать!
     Потом я перелез ещё и через Кудрова. Но Кудров ничего не говорил. Он смотрел через прицел своей снайперки туда, откуда стрелял ДШК.
     Почти очень быстро я дополз до Рогачева. Улёгся рядом с ним и протянул ему тангенту от радиостанции.
— Придём вниз, будешь у меня до отбоя тренироваться спрыгивать с тропы. Чтобы падать рядом с Командиром. – Это Рогачев мне. И тут же без паузы в тангенту:
— Гроза, Гроза, я Кольцо Два, как слышишь, приём? – Рогачев нажимал на кнопку связи и отпускал её. Слушал что ответит динамик, засунутый мне под погон.
— Гроза на связи. Слышу тебя хорошо. Приём.
— Подкинь огонька бородатым. – Рогачев уже заранее вынул из полевой сумки желтую карту, расчерченную на квадраты, подписанные кодированными словами. Один из квадратов назывался «Бегемот», я успел прочитать и меня снова растянуло на тупую чумазую улыбку. – Квадрат «Буссоль». Один дымовой огонь.
— Даю дымовой. Встречай.
     Внизу, в Рухе бахнуло орудие. Фьють-фьють-фьють в воздухе прошелестел снаряд и разорвался на хребте за рекой Пьвушт. Вверх поднялся столб белого дыма. 
— Вижу разрыв. Возьми на север нольдвадцать.
Снова в Рухе ухнуло орудие. Снова над нами прошелестел снаряд. Столб дыма поднялся в скалах из которых стрелял ДШК.

 — Есть снаряд. Беглым огонь! – Рогачев отпустил кнопку тангенты и повернулся от карты ко мне. – Щяс посмотрим как они там со своим ДШК побегают. 
— Бах, Бах, Бах, Бах! – в Рухе ударило четыре самоходки. Началось. Снаряды прошелестели над нами и начали рваться в скалах на том хребте. Разрывы выпускали черные тротиловые клубы дыма, крошили скалы и швырялись глыбами в разные стороны. Духам тоска-а-а-а-а, сказал бы Бахрам.
     Минут двадцать артдивизион долбил по хребту. Минут двадцать над нами шелестели снаряды, а на хребте всё взрывалось и метало в разные стороны осколки металла и скал. Я успел отдышаться, прийти в себя и даже поковыряться в носу до того, как Рогачев дал артдивизиону «отбой». 
— Рота подъём! Выходим на тропу, продолжаем движение! Замкомвзвода, проверить людей. – Рогачев встал, сложил карту, упаковал её в полевую сумку. 
— А ты теперь идёшь за мной. Связь, если что обеспечиваешь в тепе вальса. Понял?
— Так точно. – Я встал на карачки, как все, и как все, принялся поднимать горбом свой вещмешок.
     До вечера мы шли по хребту вверх. Вышли из-под прикрытия Семнадцатого поста. Ещё раз нас обстреляли из ДШК, но уже с хребта из-за речки Гуват. Соответственно, мы залегли на склоне со стороны речки Пьявушт. Рогачев снова вызывал артдивизион. Артиллеристы снова пристреливались дымовым, а потом устраивали полный разгром осколочно-фугасными. Потом в нас стрельнули с нашего хребта. С высоты, на которую мы двигались. Рота рассыпалась веером за камни и залегла. Я оказался как-то не «очень рядом» от Рогачева. Куда я смотрел – наверное на укрытие, которое заранее себе выбрал, а не на Командира. То есть я снова как-то не очень популярно выступил. Но, Рогачев не стал скучать без меня, он занял позицию рядом с ротной Стоседьмой радиостанцией, которая в этом походе каталась на спине у Андрюхи Орлова. Стоседьмая мощнее, чем моя 148-я, и пусть мы ушли ещё не очень далеко от Рухи, но Рогачев изменил мне, кинул меня, забыл обо мне в обмен на Стоседьмую. Я не обиделся. Потому что это спасло меня от полного морального разноса, от обещания тренироваться по поводу умения выбирать позицию рядом с командиром и много ещё от чего спасло. 
     Ну ладно, Рогачев залег рядом с Орловым. Туда же прибежал Старцев и они вдвоём с Рогачевым принялись наводить артиллерию на высоту, на которой «засветилась» позиция духовского ДШК. Они смотрели в бинокль, водили пальцем по карте, а артиллеристы никак не могли попасть дымовым по этой высоте. Снаряд, видимо, перелетал через хребет и улетал в такую даль, в такие ебеня, в такие скалы, что разглядеть столб дыма не представлялось возможным. Может быть в пропасть какую-нибудь било орудие – поди ты найди это облако дыма в безбрежном океане гор, скал и пропастей. Я ещё подумал, что хрен они вообще найдут этот дымовой разрыв, потому что это невозможно. Высотка на хребте маленькая, хребет узкий и склоны очень крутые. Чуть недолёт или перелёт, ты даже не увидишь долетело или перелетело. Нет снаряда и всё. Выстрел в полку есть, а разрыв не найти. Но они нашли. С пятого или шестого выстрела артиллеристы всё-таки дали столб белого дыма на горе с духовским ДШК. Всё-таки наших офицеров и наших артиллеристов научили кое-чему в военных училищах. Даже как-то гордость взяла за Рогочева, Стрцева и тех, кого я не знал, но знал, что они точно есть. Вот это квалификация! Вот это уровень! А на горе уже началась пляска из черных тротиловых разрывов. Духам сегодня не катит. Духам сегодня тоска-а-а-а. 
— Ф-р-р-р-р-р-р! – Над нашими головами пролетел с жуткой скоростью осколок. Очень большой, судя по звуку. Такое ощущение, что вырвало донышко снаряда, толщиной в ладонь и размером в ладонь. И вот эта железяка, с жутким вращением пролетела над нашими головами практически горизонтально, как будто даже не теряла скорость. 
— Еба-а-а-ать-копать! Вася Спыну, лежа за большим угловатым валуном повернул своё потное и чумазое лицо ко мне. – Слыш, Климёныч? Слыхал, чё тут летает? Такое если в скворешник попадёт, то весь позвоночник в трусах высыпется.
Вася — молдован. Поэтому позвоночник высыпется не в трусы, а «в трусах».
— Слыш, Димон. – А это уже Носкевич с другой от меня стороны. — Помнишь анекдот? Сын с Афгана пришел домой, накрыли стол, выпивает с отцом и дедом. Сын такой, начинает, вот мы в Афгане как развернули свои «Грады». А дед ему говорит, иди на хуй со своими «Градами». Вот мы в грамадзянскую ка-а-а-ак ебанули с наших канонов, так только с нашей стороны восемьдесят человек упало. А что ж тогда там делается?
Я начал тихонечко хихикать. Очень вовремя анекдотец. Очень кстати и очень в тему. Да, внатуре, духам сегодня тоска-а-а-а.

http://wpristav.com/publ/istorija/gornokopytnye_slegka_bronirovannye_rukha_za_pjatnadcatyj_post_glava_pervaja_boevaja_operacija/4-1-0-1333